Убийца

Её привели в камеру как приговорённую: худую, израненную, с глазами, утопленными в наркотическом тумане, обвинённую в жестоком убийстве и ожидавшую последнего часа. Тюремные стены давили одинаково холодно, но однажды к ней подошли не прокуроры и не правозащитники, а люди в отсутствии эмблем — голос государства, предлагающий сделку, от которой не отмахнуться. Вместо гильотины — жизнь, но не совсем её собственная: реставрация тела, точечные инъекции очистки, тренировки, которые словно вырезали из неё прежнюю женщину. Её превратили в инструмент — хладнокровный, методичный, готовый исполнять приказы, которые никто в открытой истории не подпишет. Новая рутина состояла из миссий, где время мерили не в днях, а в тиках выстрела и расстоянии до цели. Она училась маскировке, искусству подмены, последнему вдоху в лицах тех, кто не знал, что за ним придёт. Каждое задание прибавляло к её счёту ещё немного жизни: государство внесло её существование «в рассрочку», будто отдавая взаймы часы и недели. Это было не спасение и не свобода — это была аренда человеческого дыхания, оплачиваемая выполненными убийствами. Иногда в редкие часы без сна к ней возвращались обрывки прошлого: вспышки боли, запахи камеры, слова обвинения. Они топились в хладнокровии, так же тщательно, как её учили прятать эмоции. Она знала, что любой промах — не только срыв миссии, но и возврат в ту холодную клетку, где уже приготовлено место. Жить «взаймы» означало подчиниться невидимому счёту, позволять государству списывать с него дни и ночи, пока внутри не останется ничего, кроме исполнителя, посылаемого на чужие расплаты.